Крэйга Такера всегда зовут на тусовки, хоть он и не похож на душу компании или местного Короля Джулиана, развлекающего толпу своим присутствием. Девчонки с классов помладше кидают в его шкафчик аккуратные записки, на которых розовой пастой и ровными буквами выведено приглашение с адресом и сердечками (расскажите им уже, что он гей); парни сообщают о вечеринках, пока они курят за школой, или пишут в директ; иногда адрес очередной пати вычерчен перманентным маркером на внутренней стороне дверей кабинок в школьном толчке. Крэйг Такер выкидывает записки из шкафчика прямо на пол, как мусор, даже не читая; в директ не смотрит; ссыт стоя и в засранные кабинки не заходит. Но в его память въедается очередной адрес, который он знать не хочет.

Все любят веселиться. Все говорят, что в Южном Парке можно со скуки подохнуть без домашних пьянок. Такер так не считает. Он думает, что в Южном Парке можно подохнуть на домашних пьянках. И ему кажется, что такое уже бывало, но он не помнит, когда и с кем. Да и плевать.

Школьная перемена, все активно обсуждают грядущую тусу, суетятся, строят планы и думают, где достать алкоголь. Крэйг сидит на задней парте, подперев щеку кулаком, и залипает куда-то в окно на, блять, урбанистический «апофеоз войны» в виде горы мусора на заднем дворе, еле сдерживая зевоту.
— ...так ты придёшь? — он слышит только обрывок фразы сквозь накатившую сонливость и лениво отрывается от живописного пейзажа, поднимая незаинтересованный взгляд на смазливую девочку  лет пятнадцати со светлыми волосами, накрашенную не по возрасту, одетую не по сезону, и у которой урок явно не в этом классе.
— Чего?
Она слишком волнуется и начинает заново сбивчиво повторять все то, что сказала ранее. Крэйг не даёт договорить и обрывает на полуслове коротким: «нет, но хорошая попытка». Блондинка уходит растерянной и расстроенной. Что ж, Такер хамло.

Ближе к вечеру на улице холодает, абсолютно всё покрыто инеем. Крэйг стоит перед открытым окном голый по пояс и курит.
— Я же просила не дымить в комнате, — доносится со двора голос матери. Он не собирается спорить, со спокойным лицом показывает ей средний палец, она ему в ответ тоже; он тушит сигарету о подоконник и закрывает форточку в момент, когда мать собирается кинуть в него снежком (она бы попала); в комнате становится тихо, и Такер слышит, как телефон разрывается от уведомлений.

Нет.

Я тебе не бро, приятель.

Не будет.

Сдаюсь.

Нужная улица, нужный дом. Замок у облезлой входной двери выбит, и Такер удивлён, как её вообще не снесли с петель; звонить в звонок не приходится. Он приходит тогда, когда половина уже в состоянии не состояния, а вторая половина просто значительно поддатая, равнодушным, из-под полуприкрытых век, взглядом сверху-вниз оглядывает толпу людей, брезгливо перешагивает лежащего поперёк коридора чувака. Пора перестать быть такой занудой, Крэйг. Как назло, та самая смазливая блондинка из школы замечает его и слишком уж радуется: она чувствует себя особенной, она в говно, она думает, что он передумал ради неё, она повисла у него на локте, и вскоре о его прибытии узнают все как минимум в этой комнате, а сам он просто рассчитывает найти пацана, который торчит ему десятку, и мысленно считает до десяти, чтобы не послать кого-нибудь нахуй. Парни тянут ладони для рукопожатия, он перекидывается с ними парочкой коротких фраз: «сап, чувак, чё как, бывай,» — глупая формальность, на самом деле ему искренне всё равно, да и им тоже. Ему в руку суют пластиковый стакан и до краёв наполняют паршивым бюджетным вискарём.

— Штрафная! — кто-то орет прямо в ухо Такеру, наивно полагая, что он не слышит из-за громкой музыки. Крэйг морщится от алкогольного амбре, ударившего в нос, кривит губы и безынициативно, но залпом опустошает стакан, глядя куда-то мимо общей массы людей. У него с трудом получается отцепить от себя навязчивую блондинку, приходится пригнуться, чтобы она его не увидела. Даже в такой ситуации Такер умудряется сохранять дистанцию между собой и «всем остальным», ловко – как ниндзя – уворачиваясь от качающихся тел. Прочитал бы им лекцию о личном пространстве, да много чести. Он все же находит должника, возвращает себе десятку с процентами (у Крэйга нет сдачи, он забирает двадцать баксов, игнорируя возмущение) и не собирается находиться тут больше нужного, сквозь кашу из тел (угашенного мяса) пробирается на выход.

От собственных мыслей «как-я-всех-ненавижу» содержания отвлекает звук мессенджера, доносящийся из кармана куртки: на превью красуется сообщение Стэна американской мечты Марша, а сам сэр американская мечта хватает его за плечо в прямом эфире. Такер отрывает взгляд от экрана, манерно приподняв бровь, оборачивается на знакомый голос и нисколько не удивляется. Солнце село, звезды зажглись, а ты снова сделал это, Марш.

— Не напутай с адресом. — он диктует улицу и дом по слогам, склонив голову к уху, чтобы Стэн наверняка отделил слова Крэйга от припева какой-то очень громкой песни, и крепко хватает его за предплечье. Крэйг научился оценивать состояние Марша по внешнему виду по шкале от одного до десяти, потому что трезвым видел его, наверное, только в школе. Шея не держит голову, ноги не держат тело, тело не держит, блять, астральную проекцию. Поставил бы все одиннадцать. — Меня Майкл Джордан, тебя как?

Такер, приди он пораньше, терроризировал бы Марша своей иронией весь вечер – заслужил, – смотрел бы с максимальным осуждением, мол, отвратительное поведение, молодой человек, качал бы головой, мол, разочарован в тебе, молодой человек – но все это было бы наигранно настолько, насколько позволяет мимика греческих гипсовых масок, застывших в одном положении. Только у Крэйга на лице все не так драматично, как было в те далёкие времена, и читать бы пришлось по многозначительному взгляду. Но, как положено воспитанному бруклинскому кавалеру, он ведёт его, покачивающегося, как маятник, в сторону толчка, комментируя на неудачных поворотах:
—  Воу-воу, тормозни-ка, ты разбил вазу. В дверь, а не в стену, Марш, в дверь, это комод, а не дверь. Пиздец, ты тяжёлый. Приехали.

Крэйг пинает ногой дверь и, на удивление, в туалете никто не дует, не трахается и не блюёт. Тяжелая ладонь ложится на загривок Стэна и наклоняет того прямо к умывальнику. Ваша остановочка, так сказать.
— Давай, спортсмен, не держи в себе.

Лучше тут, чем на улице по пути до дома, умывая рот свежим снегом. Лучше прекратить так нажираться, Марш.