все идеи верны.

он почти не вспоминает больше о виллеме (это ложь) — разве что редко, разве что закрывая глаза и оседая на пол от усталости, когда не получается даже толком поднять рук и всё плывёт перед глазами, разве что мимоходом, когда гремят колокола за спиной и хор читает молитвы под тихий шёпот у него в голове — не может вспомнить его лица толком, не может может вспомнить цвета его глаз, не может вспомнить точных слов, кроме последних. безразличие ром, разочарование ром, злость ром, триумф ром, речи виллема и его молитвы, направленные на себя самого — ром, стоящая за его спиной — превосходство и раздражение. гнев, спрятанный под раболепием. бойся старой крови, он повторяет шёпотом, белые одежды хора опускаются на пол с шорохом и звоном — гремят кольца на пальцах и цепи вокруг шеи. в канализации, он слышал, стало слишком много крыс; крысы, ему говорили, — самая малая из проблем ярнама. его проблем.

амелия улыбается ему, склоняя голову к плечу. он старается не смотреть лишний раз в зеркало. просит амелию поправить ему волосы, когда кто-то смотрит слишком пристально. избегает бросать взгляд на окна и витрины — он плохо помнит, когда покидал в последний раз территорию церкви — ему не по себе на улицах даже днём, ночи в ярнаме, ему кажется, каждый раз становятся только длиннее. охотники бормочут между собой, но он давно перестал слушать.

амелия улыбается ему, склоняя голову к плечу. она раздражает его — его собственными словами, которые она повторяет ему зачем-то, её презрением к бюргенверту, которое она переняла у него, обожанием во взгляде — она всё ещё здесь, впрочем, и поэтому он улыбается ей в ответ, заправляя светлые пряди ей за ухо. думает, глупая. ты ведь умрёшь так же.

ему слышится, что плачут женщины.
ему кажется, что кричат дети.

лоуренс помнит, когда всё пошло не так. лоуренс помнит каждый раз, когда что-то шло не так; замечать собственные ошибки не слишком трудно, сложнее — угадывать последствия. у него не выходит; ему кажется, что он ясно видит сейчас, но через неделю он поймёт, что ошибся снова - обрывается дыхание, опускаются руки - он держит у сердца левую и смотрит на трещины в полу, лица статуй выражают страх, страх - это благоговение, благоговение - вера. бойся старой крови, лоуренс - о, он, разумеется, боится. разумеется. не может иначе.

у вас что-то с глазами, говорит амелия, вытягивая руку к его лицу осторожно, и он, моргая, улыбается ей — правда? — ему стоит невероятных усилий не отстраниться, не подняться на ноги, дёргается невольно уголок губ, но он пока ещё контролирует это — себя — это. она отводит глаза первая, это — стыд, это — страх от мысли, что она могла предположить подобное. шепчет сбивчиво: показалось, должно быть. он не смеётся — улыбается натянуто, но и только.

говорит — в самом деле.
ничего страшного.
ты не первая, кого тьма заставляет видеть напрасные вещи. (ты не первая, кто не понимает, что только во тьму и стоит вглядываться)

он старается не смотреть лишний раз в зеркало — не потому что противен себе. лоуренс себя не любит, но лоуренс достиг слишком многого, чтобы не признать этого; лоуренс достиг слишком многого, чтобы себя стыдиться, — он не хочет напоминать себе, сколько на самом деле ему осталось. только это, он бормочет в закрытых комнатах, склоняясь над старыми книгами, только это — взрываются звёзды в закрытых комнатах и рассыпаются осколками по углам, выжигая остатки былого — слышатся аплодисменты, слышатся возгласы.

ибраитас, ибраитас, ибраитас.
они не говорят о других.
они стараются не говорить о других. он улыбается им, как улыбаются чужим детям, и, вытягивая руки, повторяет старое — бойтесь старой крови, — и они пьют из его ладоней, и он думает, что он, должно быть, умрёт за них, и это давно перестало быть просто предположением или фигурой речи.

он умрёт за них.
он не хочет, конечно, но дело не в этом.

шаги разносятся эхом по лестнице, шёпот в его голове не останавливается, но разобрать всё равно не выходит. привычкой становится оглядываться через каждый десяток шагов — взмахи волос, всплеск рук, белое, чёрное, кровь стекает на пол с одежды и пальцев и смешивается со слизью в секунды, — его глаза снова подводят его, за спиной снова никого не оказывается — голова кружится, но это привычное. бросает взгляд на свои руки — один из тех непреднамеренных, — они дрожат, но дело не в этом; ему кажется на секунду, что пальцы стали длиннее, ему требуется слишком много времени, чтобы убедить себя, что это не так.

он не снимает перчаток за пределами собственной комнаты — это тоже быстро становится привычным, это тоже быстро становится обязательным; любой процесс становится ритуалом, если не посвящать в его детали каждого встречного. дни в ярнаме невообразимо долгие, ночи сгорают быстро вместе с домами, вместе с запертыми в домах собаками, вместе с человеческими криками. брадор хмурится, спрашивает, что-то ещё, он мотает головой отрицательно, касаясь пальцами глаз устало, и думает о размотанных бинтах под кроватью, думает о пятнах крови на подушке и о боли внутри, под рёбрами, в рёбрах, оно уже там, оно уже там, оно уже там, оно не уйдёт больше. конец предсказуем. ему страшно, он прерывает себя — страх обязателен. отшатывается от зеркала и просит брадора прикрыть его чем-нибудь; брадор хмурится, но делает. они всегда делают. как делали с виллемом. как делали с кос. как сделали с кейнхёрстом.

он теряет дыхание — где-то на пустых улицах яаар'гула, где-то, где великие его не видят, даже глядя слишком пристально.

это называется — безразличие.
он говорит — нет смысла просить тех, кто к вам ничего не чувствует, он имеет в виду — тех, кто вам ничего не даст.

он не чувствует, что меняется.
он не чувствует, что становится другим.
ощущение, что всё до ужаса неверно, с каждым днём только становится хуже.

бинт ложится на глаза ровно — с непривычки дрожат руки, не с непривычки, не в этом одном дело, амелия поправляет ему волосы на затылке и не спрашивает, зачем это. белые одежды, белые волосы — он помнит её ребёнком с простыми вопросами, которых она не задаёт теперь — что это значит, зачем это, когда мы уже умрём — спрашивает разве что, должна ли она сделать так же, но он машет рукой только — поймёшь позже. она кивает.
он думает — умница. думает — всё было бы проще, если бы с остальными так было.

кровь делает нас людьми.

он видит через бинты — плохо, но достаточно, чтобы ориентироваться в пространстве и в людях; брадор не задаёт вопросов, потому что понимает, потому что знает, потому что видел; герман смотрит заинтересованно, людвиг — безразлично. амелия больше ни о чём не спрашивает, он думает снова, гладя её по волосам со смехом — умница. они не знают, не узнают и узнать не должны. первый викарий должен умереть — как обязанность, мантра и данное в прошлом (забытое) обещание — об этом написано где-то свыше, над головой продолжает гнить труп невесты, под ногами хрустят кости детей, он улыбается, он улыбается, он улыбается, вытягивая руку к ибраитас — великие не кричат, когда умирают, если ты ещё чувствуешь боль, значит, ты всё ещё человек — значит, с тобой до сих пор что-то неправильно. ему кажется, что кто-то смеётся за его спиной, но, оборачиваясь, он никого не видит — только амигдала, только амигдала, только вытянутые жалобно руки и раскрытые в ужасе рты — не от него, не к нему и не его ради. амелия, улыбаясь, укрывается с головой шалью — так, чтобы глаз не было видно совсем, и кружит по залу со смехом на раз-два-три, я красивая, лоуренс, скажи мне, он цепляется пальцами за её слишком длинные волосы и слишком мягкие руки и улыбается.

все идеи ложны.

у амигдалы, на которую он смотрит, глаз нет — мёртвый камень, спутавшаяся сеть из вытянутых в молитве рук и поднятых голов — противоречиво и неправильно. в яаар'гуле холодно — холоднее, чем в остальной части ярнама, — и не так людно. пустое, забытое, мёртвое. спрятанное.

никто не должен знать, он шепчет миколашу, цепляясь пальцами за чужой ворот, никто не узнает.

порезы на руках он скрывает перчатками; амелия не поймёт; будет спрашивать, перестанет спрашивать, примет как данное, но не поймёт — ему не нужно, на самом деле, чтобы она понимала, но он не хочет лишний раз тревожить её, — беспокойство о ней входит у него в привычку вместе с нежеланием быть с ней искренним. пропадают охотники, голос у брадора — глубокий и резкий, лоуренс хмурится, думает — бинты были верным решением, — тянется невольно к глазам, касается — на секунду, прежде чем отвернуться в сторону. людвиг кивает — безразлично.

он не может вспомнить, в какой момент людвигу стало всё равно.
(ему это безразлично — тоже)
охотники пропадают, продолжает брадор, и смотрит прямо и раздражённо. что-то происходит в яаар'гуле. кто-то умирает в яаар'гуле. давно не было вестей от эдгара.

в часовне пусто и тихо — его шаги не разносятся эхом, он выдыхает — прерывисто, отступает на шаг — холодно. не живое, не мёртвое. отжившее. ещё не успевшее сгнить.

кровь делает нас больше, чем людьми.

что-то происходит в яаар'гуле.
что-то умирает в яаар'гуле. уже умерло. дело не в одном этом.
оно гниёт.

не знает, сколько на самом деле проходит времени. не вздрагивает, когда слышит шаги на ступенях. сцепляет руки в замок за спиной — дело старых привычек.

крики женщин, плач детей, надрывные стоны умирающих мужчин.
что-то застряло между рёбер.
оно уже не выйдет.
сад зацвёл на верхнем этаже хора.

миколаш — это тоже дело старых привычек.

— ты поздно.

его голос звучит холодно и как будто тонет — он будто тонет сам, но вытянуть руку позволить себе не может. спасение утопающих — дело рук самих утопающих; первая обязанность любого покойника — признаться самому себе, что ты уже умер. ты не исчезнешь, пока этого не сделаешь. слова 'покойный' и 'усопший' перестают быть синонимами мёртвого слишком давно и быстро.

он оборачивается — не вынужденное, через белую ткань повязок на глазах всё слишком светлое и расплывчатое, силуэт — и только, фигуры имеют свойство оставаться теми же, даже когда покрываются трещинами. узнаёт его. шагами за спиной, сладким запахом гнили. длинные пальцы на его шее, убей меня резким шёпотом, мятые простыни. сил улыбаться будто нет, дыхание всё равно сбивается.

— не помнишь, какого цвета глаза были у виллема?

что-то умерло в яаар'гуле.
что-то продолжает гнить над ним.

[nick]Laurence[/nick][lz]<div class="ls"><a href="ссылка на анкету">лоуренс, 34;</a> but perhaps the monsters needed to look out for each other every now and then. </div> <div class="fandom">— bloodborne —</div>[/lz][icon]https://i.imgur.com/AIWA01N.png[/icon][sign]
t h r o u g h   h e l l ' s   g a t e s   t h e   g r o u n d   s h a k e s ,
and valor wakes, and so it begins.
[/sign][status]Requiem for the Gods[/status]

Отредактировано Kyle Broflovski (19.11.18 04:49)