[nick]Ves[/nick][status]за темерию![/status][icon]http://funkyimg.com/i/2EEdR.gif[/icon][lz]<div class="ls"><a href="ссылка на анкету">бьянка, 26;</a> in my dark times i've still got some problems, i know, driving too fast but just moving too slow, and i've got something i've been trying to let go pulling me back every time. </div> <div class="fandom">— the witcher —</div>[/lz]
за любым проявлением безрассудного героизма всегда стоит большая трагедия – нечто, не нуждающееся в доказательствах и излишних пустых пояснениях, это так называемая аксиома, истина прописная, заложенная в исходный код всего сущего; как и то, что за уставшей улыбкой на припорошенном пылью лице всегда стоит невообразимая боль. бьянка беспомощно, почти что по-детски сжимает тонкими пальцами накрахмаленную до сводящего зубы треска старую простыню, в очередной раз воюя со своими кошмарами – перед ними она всегда как будто нагая совсем и поистине беззащитная; а сны с каждым годом становятся только ярче по какой-то причине, да только цвет там преобладает один – это красный. отдающий железом, липкий наощупь и безобразно горячий. за закрытыми веками ей видится вновь дорога из трупов – еще не остывших, словно ненастоящих, каких-то до неприятного кукольных, уставившихся на нее своими стеклянными острыми взглядами, пробивающими насквозь любую броню – трупами, некогда бывшими ее родными людьми. такое не забывается, как говорят, такое – прямая дорога в твой персональный ад, где пройдя лабиринт из колких воспоминаний, ты всегда возвращаешься в обратную точку; ведь все циклично. кто-то когда-то сравнил это с жизнью феникса, да только каждый раз перерождаясь ты становишься не прекрасной огненной птицей, а потрепанной донельзя старой курицей, хромой и больной, идущей потом на убой – вот это уж больше похоже на изводящую всех реальность. смешно, но в нынешние времена совсем сложно выбрать, что же страшнее – этот сюр наяву или же голодные до страданий картинки, выдающиеся истерзанным болью сознанием.

бьянка надрывно кричит, срывая итак прокуренный голос – она вновь ощущает себя беспомощной девочкой лет шестнадцати, насмерть раздавленной ворвавшимся в одно лишь мгновение горем; призраки все плотнее подходят к ней, воруя последние крупицы ее собственного пространства, и она чувствует, что отчаянно теряет способность дышать. они говорят – пошли, милая, с нами; они говорят – ты не должна была бросать нас одних; они говорят – твоя жизнь всего лишь ошибка. и не сказать, что бьянка с ними была не согласна. в реальности, прочно засевшей четким воспоминанием без каких-либо разводов и трещин где-то в углу истрепанной памяти, в этот момент ей протянули крепкую руку помощи, вытащив из пожарища ее прошлой жизни; во снах же девушку преследует лишь беспросветная тьма. холодная, вязкая, сыростью бьющая обоняние.

по этой причине она не любит назад оборачиваться – это всегда грозит болью, всегда сопровождается бессмысленным копошением по локоть в крови павших некогда любимых людей. бьянка когда-то слышала, что это прекрасная мотивация упорно двигаться только вперед, но стимулом для нее всегда были живые – мертвых ведь уже ничто не спасет, как ты, блядь, не старайся. при всей нелогичности окружающего ее мира, где есть магия, вот все это гребанное волшебство и прочие бесполезные уже радости, места чудесам в нем не было никогда. этот мир грязный, порочный, он отвратительно лживый, насквозь прогнивший, совсем непохожий на сказку и скоро на осколки должен распасться – иначе никак, такое не лечится, такое изводится лишь ярким пламенем, но об этом так страшно думать, если быть до конца откровенной.

ее прошлое – не что-то из ряда вон выходящее, оно – обычная картина, лишь реальность нынешнюю отражающая; сколько еще таких сломленных судеб ходит вокруг? каждый второй или же просто каждый? в мире, где долгие годы бродит война, стуча во всех окна и двери, пожирая тебя, уставившись из потертой глади зеркал, где всепоглощающая голодная ненависть преобладает над каким-либо проявлением добродетелей, где тебя могут убить просто за то, что ты посмел на свет появиться – нет никого со здравым рассудком. это тоже истина несгибаемая. поначалу ты чувствуешь себя странным, непонимающим, некрасиво выбивающимся из этого и так уродливого узора; тебе сложно уловить тот самый момент, когда все свернуло совсем не туда, когда люди взяли и вместе сошли с ума, поддавшись жажде наживы и власти. но потом твою жизнь разрушают такие же сломленные, каким ты станешь в итоге; твою семью убивают, сжигают, блядь, заживо, пока сам ты за этим лишь беспомощно наблюдаешь, утопая в их инфернальных каких-то криках, ощущая, как до тошноты пробирает запах горящей плоти. бьянка помнит все это так, словно было вчера, нет, даже минут пять назад, а, может, и того меньше, и после этого, наверное, ей уже не было сил сопротивляться царящему празднику смерти и крови. ты либо принимаешь правила идущей игры, или же попросту выбываешь, а бьянка, если быть честным, та еще живучая мразь.

//

раздражающе наблюдать, как близкие принимают решение делать вид, что ничего не происходит, что с тобой все в порядке и сами они чувствуют себя хорошо. некоторые говорят, излишнее нытье грозит потерей боевого духа или что-то вроде того, но, по правде сказать, им здесь давно уже и не пахло – все уверенно катится прямиком в пропасть, а истина убегает сквозь растопыренные пальцы на сожжённые страницы возводящейся ныне истории. это какой-то дурдом, господи блядь, - бьянка нервно хрустит костяшками своих пальцев в никотиновой ломке; им уже трое суток не получается покидать штаб-квартиру – тот самый бомжатник, в котором они живут на данный момент. да, их прижали со всех сторон, да, кажется, скоро каждый здесь будет жрать землю, да, все выглядит куда хуже, чем принято говорить вслух; но куда больше бьет по истасканным нервам гребанное ожидание. наверное, это все дело каких-то пары часов, или же дней, или же, блядь, недель – неизвестно, потому что разведка молчит уже чертовы третьи сутки. ни сообщений, ни блядских звонков, ни даже сраного голубя с коряво выведенным письмом – ничего. хоть бери и здесь прямо стреляйся или на стены лезь; разум потихоньку начинает пожирать сам себя, ломая колонны, которые ты с таким упорством пытался построить. хочется бесконечно курить, щелкая зажигалкой за разом раз, хочется вдрызг напиться, и разбить все чертовы окна, выкрикивая блаженным матом всякую несуразную чушь. то, что внутри – оно убивает, оно прожигает кости и плоть, ты чувствуешь этот запах и мерзкий писк; осознаешь, что самым страшным хищником всегда для себя оставался ты сам.

тяжелая рука роше грузно падает на и без того ноющее плечо бьянки, отчего та откровенно хочет дать ему по лицу. перестань, - думается, - это не помогает, - но вслух не решается и звука издать. в этом нет никакого смысла – сейчас ни в единой секунде нет никакого смысла, если уж начистоту говорить, все, что они могут себе позволить, это монотонное, вязкое ожидание. смерти ли, а быть может и добрых вестей – черт его знает, пока не разорвется временная петля. все они – каждый из оставшихся так называемых «синих полосок», некогда ненавистных, но все равно уважаемых – напоминают блеклую тень самих же себя; но жалость здесь и правда никак не поможет, выход всегда находится только в злости, как бьянке кажется.

- блядь, даже пиво кончилось, - глухой голос из кухни доносится.

//

//

еще час в комнате виснет давящая тишина, и время от времени даже казалось, словно она затмевает солнечный свет, будто она убивает вокруг все живое с легкостью ножа, входящего в масло; хотя тут же напрашивается простой вопрос – был ли здесь кто-либо жив хоть когда-то? невозможно было смотреть на эти скорбные лица, они – все до единого – уже хоронили тех, кому просто не повезло, тех, с кем долгое время воевали плечом к плечу, разделяя победы и поражения, тех, кого называли своими друзьями – это ли не лицемерие. бьянка не понимала – происходящее что, глупая шутка? это, мать его, темерская преданность? это то, за что они проливали кровь и теряли множество близких когда-то, каждый из которых остался на сердце грубым рубцом? для нее происходящее – смачный удар кулаком по лицу от разъяренной реальности; это не сказка, как говорилось, это – немое кино, где во главе основной сюжетной линии одна лишь резня. бессмысленная, до тошноты доводящая.

- вы все здесь сошли с ума? – жёсткий голос с небывалой грубостью рвет толстую ткань нависающей тишины, - здесь не может быть никаких «но». мы их не оставим.

после доставленных последних вестей, было принято решение покинуть город, дабы засесть где-то у его стен, скрываясь от вездесущих глаз королевской разведки. они – все вокруг – твердят в один голос, что операция спасения просто опасна, она глупа и нет времени и ресурсов, дабы уладить все без потерь. они твердят, что это, блядь, просто война и без жертв в ней никогда не обходится, но бьянка отказывается это хоть как-нибудь да принять.

- вернон, - в глазах ее тает надежда, - ты бы со мной тоже так поступил?

она смотрит на него слишком уверенно, вызывающе, откровенно выказывая растекающуюся по венам агрессию, словно в этом есть хоть какой-то смысл.

да, в этом гребанном мире нет места никаким чудесам.
чести и верности, видимо, тоже.